Суета сует - Борис Курланд
Наступал торжественный день. Преподаватель метался между участниками спектакля, осматривал костюмы, отводил учеников в сторону, проверял зазубренный текст, ругался с осветителем, помощниками за сценой, такими же уставшими и нервными, как юные актеры.
– В последний раз я берусь обучать этих бездарей и лентяев, – вопил Джонатан, поднимая глаза к стропилам.
Руки ментора сжимали мятые замусоленные листы с текстами, измученными многочисленными помарками. В ту минуту, когда актеры произносили первую реплику, он усаживался за кулисами, замирал, перебирая пухлыми губами текст с начала до конца. Алону досталась второстепенная роль, он и Ноа изображали влюбленную пару, приехавшую навестить больного друга.
Орит встала, сбросила платье, Алон увидел тело, покрытое веснушками, бюстгальтер телесного цвета, голубые трусики.
– Давай раздевайся, трус несчастный. – Девочка расстегнула бюстгальтер, обнажая грудь с темными, почти черными сосками.
Видя нерешительность Алона, она, не колеблясь, расстегнула пуговицы его рубашки, затем стянула с него брюки и трусы. Юноша продолжал лежать не двигаясь. Он всегда думал об Орит только как о соседке, о друге, с которым вместе росли, играли на детской площадке, обсуждали школьные дела, делились впечатлениями от телевизионных программ или просмотра американского блокбастера.
– Другие парни, знаешь, как на меня смотрят? – сказала Орит. – Словно я голубка на лужайке, а они коты с набухшими яйцами. У нас в классе половина девочек имеет постоянных парней, а некоторые даже умудрились поменять несколько. Мне Сальвадор, ты его знаешь, сын врача из Аргентины, несколько раз предлагал дружить, обещал научить испанскому языку, он называет меня chica. Te quiero mucho – я тебя люблю. Можешь повторить?
Алон присел в кровати.
– А если твоя мама вдруг зайдет? Представляешь, мы с тобой в таком положении. Голые.
– Не зайдет, она уехала в Тель-Авив на курсы повышения квалификации. Вернется только завтра. Сказала, переночует у Берты.
– Все равно, странно, мы с тобой вдвоем в кровати. Никогда не представлял себе такое, даже мысленно. Для меня ты всегда самый лучший друг.
– А для меня ты любовь на всю жизнь. Одна-единственная. Я готова выцарапать глаза девчонкам, когда они на тебя пялятся своими коровьими глазами. Особенно Ноа Каплан. Я ее подловила после занятий на прошлой неделе. Схватила вот так, за волосы, свернула в кулачок, а у нее слезки в глазах, бедняжка. Я ей ясно сказала: «Алон мой, поняла? Не смей с ним флиртовать!»
– По какому праву ты это сделала? Я не твоя собственность, сколько раз повторять.
– Ты мой мужчина, я не собираюсь делиться тобой ни с кем. Только попробуй с кем-нибудь встречаться, я тебя убью.
Орит погрозила Алону кулачком, потом сказала приказным тоном:
– Ты мужчиной хочешь стать или нет? Лежишь как бревно. Давай поцелуемся, погладим друг друга, а потом залезешь на меня. Я в «Суперфарме» купила специальный крем, чтобы не было больно.
– Что значит больно?
– Вы, парни, между собой о чем треплетесь? О высшей математике, географии, политике… Ха-ха. Про девочек, конечно же, не вспоминаете.
Алон почувствовал прикосновение сухих губ, девичьи руки пробежали по его телу, вызывая ответную реакцию. Он обнял подругу, неуклюже уткнулся в подбородок, погладил груди. Мужской инстинкт отозвался на лежащую рядом с ним девушку. Лицо Орит, которое он помнил с детства, теперь, когда она лежала рядом, казалось другим. Со сжатыми губами, полузакрытыми глазами, оно выглядело серьезным, слегка напряженным, девичья легкость исчезла, оставив две тонкие морщинки на переносице.
– Иди ко мне. – Орит потянула юношу на себя.
В тот же момент Алон почувствовал пульсирующие толчки внизу живота, он вскрикнул от наслаждения, но приятное чувство мгновенно сменилось ощущением стыда.
С лица Орит исчезла напряженность. На лице появилась уже знакомая циничная улыбка.
– Ты мне постель запачкал, Дон Жуан. Я собиралась сохранить простынь на память о нашем первом разе. Смотри, что ты наделал. Надо срочно бросить вещественные доказательства в стиральную машину. Запомни, мы сегодня все равно доделаем начатое до конца. Приведи себя в порядок, через полчаса попробуем сначала.
Все произошло, как того хотела Орит. Они стали мужчиной и женщиной тем же вечером под шум проезжающих машин, разговоры соседей, проходящих по лестнице, зазывную музыку из тележки, торгующей мороженым, дрожание стекол от пролетающих в небе сверхзвуковых самолетов, оставляющих в небе белые тающие полосы. Ближе к вечеру юные любовники заснули в обнимку, забыв об осторожности.
Галя передумала ночевать у сестры.
Она позвонила, но Берта шепотом сообщила нечто ужасное:
– На прошлой неделе Дани получил повестку явиться на медкомиссию в Хайфе. А несколько дней назад он привел ночевать очередную подружку. – В голосе сестры слышались панические нотки. – Когда он вошел в квартиру с очередной знакомой, у меня потемнело в глазах.
– Свет отключили? – попыталась пошутить Галя.
– Какой свет, ты не понимаешь. Подружка черная, как наша жизнь.
– Что значит черная?
– Она эфиопка, на голове сто косичек, жгутами переплетены не то бусами, не то шариками, на руках браслеты цыганские. Ужас…
Галя не помнила свою сестру такой взволнованной. Берта всегда отличалась уравновешенным, порой флегматичным характером. Но не в этот раз.
Галя попыталась успокоить сестру:
– Подумаешь, переспит с ней один раз, завтра русскую приведет. В эти годы у них на уме только одно, гормоны кипят.
– Пойми, эта Маара приперлась с военным рюкзаком на всю спину, такие берут в поход альпинисты перед восхождением на Эверест. Они заперлись в комнате Дани с обеда, один раз только слышала, как дверь хлопнула, наверное, в туалет захотелось.
По голосу сестры Галя поняла сложившиеся обстоятельства, наспех попрощавшись, взяла такси до центральной автобусной стации. Ей повезло, последний автобус на Беэр-Шеву отходил через десять минут.
Дверь квартиры оказалась незапертой. Сколько раз она говорила Орит проверять за собой, закрывать дверь на цепочку. Галя не боялась воров, она опасалась насильников. Ворвется в квартиру сбежавший из тюрьмы педофил или сексуальный маньяк, а еще хуже грязный бедуин с гнилыми зубами, застанет девочку одну. Что могло произойти дальше, она отказывалась представлять. Она всячески намекала дочке вести себя сдержанно в обращении с мальчиками, не одеваться слишком вызывающе. Девичье достоинство надо беречь до свадьбы, как я, пока не вышла замуж. У нас в Молдавии не было принято, чтобы девочка оставалась ночевать у парня, я имею в виду еврейские девочки. Если такое не дай бог происходило, весь город на такую девочку показывал пальцем. Несмываемое пятно лежало на такой особе. Кроме того, она постоянно напоминала Орит: не садиться в такси одной с водителем, а если да – только на заднее сиденье, ни в коем случае не садиться в попутку, ночью стараться ходить под фонарями и так далее.
– Мама, я могу за себя постоять, – сердилась Орит, – зря я ходила на кружок дзюдо? Сколько медалей висят на стенке моей комнаты, сумею за себя постоять. Если придется.
Галя в полутьме прошла зажечь свет на кухне, она шарила рукой по стене, когда со стороны спальни услышала голоса. Орит. Что там происходит? Шальные мысли стукнули ей в голову, на ощупь она схватила какой-то твердый предмет, приблизилась к спальне и включила свет…
Беэр-Шева. 1978 год
Таль и Фаридка
Таль проснулся от тихого настойчивого постукивания в дверь, словно кто-то с той стороны двери не хотел, чтобы его услышали соседи.
В темноте лестничной площадки стоял Фаридка, известный всему городу бомж, бедуин, одетый в рванье, на ногах сбитые сандалии, на голове пропитанная потом бейсболка с лого «Керен Каемет ле Исраель».
Таль спросонья не успел удивиться появлению незваного гостя. Он собирался спросить бедуина какого черта, как тот властно, грубо отодвинул Таля и прошел вглубь квартиры.
– Подруга не дома? – спросил Фаридка. – Свет не включай! – предупредил он движение Таля.
– Светка уехала в Тель-Авив к школьной подруге отмечать день рождения, – недоуменно ответил Таль. – Что тебе надо?
